Ещё один рассказ из моей книги.

энциклопедия фрустраций

конечно, ей хотелось скупать сны по дешёвке, а не продавать завтраки, обеды и дорогостоящее алкогольное опьянение по десять часов в день. она стукнула большим пальцем по зажигалке и закурила свечку. свечка потухла, не успев догореть до воска. свечкой запустили в стену.
— интересно, за что это ты себя так, Эм? — говорить сама с собой Эм научилась от сумасшедших, изредка заходивших к ней на чашку супа во сне. — могла бы уже и разрешить себе закончить трагедию. например, хорошо. счастливое спасение от денег и собственных амбиций — с участием трёх балерин, роты воображаемого десанта и одного резинового утёнка с тромбоном.
Эм подняла свечку и, представив, что это маркер (на свечку она теперь злилась), написала на стене немного счастья для себя. успокоилась и пошла есть картошку, потому что нет в мире ничего надёжнее.

была одна девочка, много спала,
а жить не любила.
однажды её сбила машина, и она полюбила жить,
но было уже поздно.
девочка побесилась,
плюнула на машину последними своими слезами
и полетела спать.

это была весенняя фрустрация. её смыло со стены свежим дождём и собаками.
у Эм выросли волосы, растянулись джинсы, проснулось отчаяние. теперь хотелось всего сразу. теперь вообще ничего не хотелось. за весну она ушла из дома с бродячим и летающим в небесах цирком, разучилась писать и стала зарисовывать всё, что слышит. в маленькой внутри и огромно-дворцовой снаружи палатке у неё был свой коврик, а труппа была настолько бездарна, что всё, что бы с ней, что бы с ними со всеми ни происходило, было фантастически неважно.
— мы любим тебя, Эм. ты любима. ты живёшь с нами. ты жива.
— я люблю вас. я люблю.
Эм чувствовала ногами свободную, зелёно-фиолетовую траву, усыпанную конфетти, когда, проснувшись, обнаруживала себя растерянно стоящей на ковре посреди комнаты. потом она опускалась на эту траву… на этот ковёр и плакала. сегодня она открыла глаза, слёзы были уже готовы, но — под ногами и вправду была трава. «неужели?» — подумала Эм быстро-быстро, пока слёзы переодевались в счастливое. «нет,» — ответила она сама себе уже через секунду.
потому что конфетти — и цирка, и палатки, и коврика — не было, а была только некрасивая девочка в пижаме, стоящая в своей летней фрустрации перед бетонной стеной в поле у дома и собирающаяся заплакать — и уже пофиг, какими слезами.
вместо этого она сбросила на маленький палаточный городок уродливую чёрную бомбу неправильной формы. она бы не вынесла это писать, поэтому она нарисовала.

[каракули, как если взять в руки что-то пишущее и сразу прийти в отчаяние]
и конфетти там тоже уже нет.

—
осень была одной большой фрустрацией. каждый день Эм проходила мимо стены, ставшей её собственной безвкусной книгой, и писала на ней глазами «Х**». и курила она уже не свечки.

была девочка.
когда ей надоело быть, она перестала думать, но это не помогло.
тогда она обругала матом Декарта —
и больше вообще
ни во что не верила.

—
казалось, что она заснула в декабре и проснулась в феврале. тридцатого.
просто несчастный цирк оказался наредкость живучим. всю осень труппа организованно отмывалась от черноты и компостировала конфетти. у американских туристов была украдена палатка, а у голландских — настроение. и вот все девять с половиной человек в ярких, как полгода назад, костюмах сфотографировались на память (фотоаппарата у них не было). на случай новой бомбы и других побочных эффектов их весёлой до слёз и соплей работы. теперь, если что, они смогут просто вернуться, и никаких проблем и организационных собраний. гимнаст номер два подмигивает братьям и сёстрам. и операция начинается.
хитрость, сложность, подлость и интересность были в том, что Эм с ними не разговаривала. нашла новую работу и мечтала только спать без снов. без снов! хорошо, что люди ничего не решают.
увидев за закрытыми глазами знакомое лживое счастье, Эм разворачивалась и шла в другую сторону. за её спиной раздавались страшные взрывы, как от той бомбы в августе, и на всё бесконечное небо выпрыгивали три балерины. они неслабо сверкали, потому что были по своей природе фейерверками.
и они не прекратили эти глупые танцы прямо на её снах, пока Эм их не нарисовала. на той самой стене, в перерыве между…
— между сменами, — подумала Эм.
— между снами, — уверены были артисты.
условные рефлексы и причинно-следственное воображение у девочки присутствуют, радовались в цирке. воображаемый десант и утёнок были нарисованы на соседних стенах практически сразу.
следующая стена составляла солидную часть городской школы и была теперь вся белого, с молочным запахом, цвета, по ней шли три счастливые коровы в коронах, а облака на уровне третьего этажа повторяли контурами карту Земли. цирку эта работа стоила ста пятидесяти тюбиков белил на покраску поля и определённой дипломатии на уговоры фермера одолжить коров и коров — надеть короны. Эм это стоило пропуска работы с даже немного лестно каким огромным штрафом. материки и острова она добавила от себя. совесть вопила, что это — школа, а вот это — вандализм.
— образовательный элемент. география, — успокоила её Эм.
на очереди была трансформаторная будка. цирк ликовал. к январю он, в печальном лице третьего клоуна, научился писать. на очереди был весь город.
девять с половиной воображаемых человек предотвратили зимнюю фрустрацию.

была злая девочка, которая уже ничего не любила и даже не собиралась. у неё было сильное подсознание,
поэтому она выжила
и стала художником.
правда, очень злым.
но у цирка была фотография, так что
не страшно.